22 ноября в России отмечается День психолога. В преддверии этого праздника мы пообщались с Галиной Кравченко – психологом АНО «Центр помощи и поддержки социальных инициатив ЛНР » ВМЕСТЕ», судебно-психологическим экспертом, председателем Комитета по психологической помощи предпринимателям и корпоративному развитию ЛРО ООО МСП «ОПОРА РОССИИ». Наша собеседница – не только психолог с опытом работы 18 лет, но и ветеран боевых действий.

– Галина Леонидовна, ваши коллеги отрекомендовали вас как военного психолога. То есть вы работаете преимущественно с военнослужащими?

– Ко мне приходят люди после психологических травм. Столкнувшиеся с паническими атаками, с фобиями, пережившие насилие. То есть моя специфика – это работа с травмирующими ситуациями. И, конечно, много работаю с участниками боевых действий.

– Вы ветеран боевых действий. То есть лично участвовали в вооруженном конфликте?

– Я принимала участие в боевых действиях как радиотелефонист, а также 4 года служила штатным психологом бригады. В армию пошла в 2014-м году, на тот момент уже имела профильное образование.

– Думаю, благодаря этому у военнослужащих к вам больше доверия, чем к психологам, не имеющим такого опыта?

– Да, конечно, такой опыт дает мне преимущество в работе. Мы «говорим на одном языке». Я знаю на себе, прочувствовала то же самое, что чувствуют там они – в пыли или в грязи, на холоде, на жаре. Понимаю, как строятся взаимоотношения между сослуживцами, между рядовым составом и командирами – то есть понимаю структуру самой армии. Поэтому им проще со мной разговаривать, чем с гражданским психологом. Но, тем не менее, успешно работать с военной травмой могут и гражданские психологи.

Сегодня есть инструменты, позволяющие помочь военнослужащему, ветерану боевых действий, не вынуждая того рассказывать все нюансы какой-то ситуации. Ведь у мужчин посещение психолога часто тормозит нежелание «исповедоваться», полностью открываться. Но это и не нужно – никто не заставит вас рассказывать больше, чем вы готовы.

– Вы употребили термин «военная травма». При подготовке к нашей встрече я встречала термин «боевая психологическая/психическая травма». Это одно и то же?

– Да, это одно и то же. Также в отношении этой травмы можно употребить термин «посттравматическое стрессовое расстройство». Но самым правильным будет «боевая психологическая травма», если мы говорим именно о психологическом ущербе, не о физическом. Но хочу обратить внимание – по степени урона, нанесенного организму, боевая психологическая травма приравнивается к огнестрельному ранению в живот.

Дело в том, что человеческое сознание и тело – это части одной системы. Наше мышление образное. И когда человек видит угрозу своей жизни, то его тело физически реагирует на это – происходит выплеск кортизола, адреналина. В результате эмоциональной встряски сильно проседает иммунитет и человек на какое-то время становится беззащитным перед самыми разными заболеваниями.

Например, уже замечено, что в зоне активных боевых действий очень большой процент заболеваемости онкологией. Дело в том, что в постоянном стрессе человек переходит в режим выживания. И иммунитет уже не может справляться со злокачественными клетками так эффективно, как он бы делал это в нормальной ситуации.

Участие в боевых действиях при той интенсивности, которая есть на сегодняшний день, это постоянная угроза жизни. На пределе физических возможностей. Здесь в связке идет эмоциональная и физическая нагрузка. И при этом имеет большое значение тип нервной системы. Он дается от рождения и влияет на способность человека все это выдерживать.

– То есть стрессоустойчивость человека определяется его врожденным типом нервной системы? А можно ее как-то натренировать?

– Им определяется и стрессоустойчивость, и адаптивность – способность быстро адаптироваться к новым условиям. Давайте сейчас рассмотрим разные типы нервной системы относительно военизированных структур – как они там проявляются.

Первый тип нервной системы самый сильный. Именно это – те люди, которые способны выдерживать длительную нагрузку – психическую, физическую. Это не зависит от роста, веса, других физических параметров. К первому типу относится около 5% от всего населения. Именно из таких людей отбирают летчиков-истребителей, космонавтов. В армии из них стремятся формировать офицерский состав, они востребованы в МЧС.

Вторым типом нервной системы обладают примерно 15% людей. Это тоже сильный тип, такие люди быстро ориентируются в ситуации, быстро реагируют – буквально за несколько секунд. А вот третьему и четвертому типу нужно секунд 20-30 чтобы сориентироваться. И это – то, что дается нам от рождения, это физиология. Вот эта реакция «бей, беги, замри» не выбирается нами, а дается от рождения.

Натренировать человека, обучить его реагировать по-другому на стрессовую ситуацию можно, но какой ценой? Это возможно только если человек постоянно попадает в такую ситуацию. А это значит – постоянный стресс, который будет отражаться на организме.

– Но, когда человек оказывается в условиях боевых действий, его психика в любом случае будет адаптироваться к ним? Если говорить о мобилизованных, то там ведь не отбирают людей по типу нервной системы.

– Адаптация проходит буквально за месяц. Там учишься быстро, в противном случае не получится выжить. Единственное – имеет значение физическая подготовка. То есть если в такие условия попадает мужчина умственного труда, у которого физическая подготовка на нуле, то ему будет сложно выдерживать нагрузки.

В течение первого же месяца службы психика военизируется – есть такой термин. Перестраивается на физическом уровне работа всего организма. То есть по-другому начинает работать гормональная система, отключаются те нейронные связи, которые там не нужны – так организм начинает экономить силы. Уходит чувствование себя – жарко мне, холодно, голодно. Потому что, если человек будет постоянно обращать на это внимание, он воевать не сможет, просто не выживет.

Что еще могу сказать – как-то быстрее адаптируются ребята из простых семей, не интеллигенция. Можно даже сказать дворовая шпана – пацаны которые много времени проводили на улице, потом выросли и пошли работать автослесарями, в шахту, на стройку. Вот они быстрее вливаются в эти новые условия.

– А что происходит, когда человек попадает обратно в мирную, гражданскую жизнь?

– Я хорошо помню по себе этот период восстановления. Когда ты 4 года жила с кнопочным телефоном, ходила в форме. Там другой мир, но там проще, там легче общаться, нет вот этих вот серых оттенков в общении – «подводных камней». Там либо да, либо нет. И когда попадаешь оттуда в гражданскую среду – это тяжело. На военные рельсы психика перестраивается за месяц. А в обратную сторону дольше – полгода, год, два.

Люди возвращаются из зоны боевых действий и видят, что здесь им трудно общаться. Там же мозг работает по-другому – никогда полностью нельзя расслабиться, все время в готовности вскочить, побежать, что-то сделать. Там люди прилагают усилия на грани своих физических возможностей. Сходить за водой, принести еду – все это под обстрелами противника.

И вот военнослужащий приезжает в город и заходит, например в соцзащиту. А ему нужно всего лишь какую-то бумажку распечатать и подписать, или в компьютере что-то посмотреть. Это ведь не вопрос жизни и смерти, это сделать несложно. Но сотрудница не может почему-то это быстро сделать, без проволочек. И тут возникает непонимание.

Там, на линии соприкосновения, у тебя каждый день гибнут товарищи. И ты понимаешь, что человеческая жизнь в любой момент может оборваться. И такой человек уже не может обсуждать с женой выбор цвета обоев, какие лучше поклеить. Ему всё равно на цвет обоев, он жил совсем другими ценностями. А женщина, пока муж служил, начала активно обустраивать быт, делать ремонт, и ждет от него заинтересованности в этом.

– Кстати, я встречала информацию, что часто женщины, у которых мужья служат начинают заниматься ремонтом не от избытка денег или свободного времени. А чтобы тоже помочь себе справляться с постоянным стрессом – отвлечься от тревожных мыслей и создать себе уютное, безопасное пространство.

– Да, это тоже способ справиться с беспокойством. Кто-то ударится в работу, кто-то – в ремонт, кто-то все внимание направит на детей. Ждать близкого человека, понимая, что он постоянно находится в опасной ситуации – это тоже тяжело. Я работаю и с женами военнослужащих – как индивидуально, так и в групповом формате. И с семьями погибших военных тоже.

Часто родным тех, кто служит, необходимо понимание, через что они там проходят. И с чем сталкиваются, вернувшись в гражданскую жизнь. Но бывают и ситуации, когда военнослужащий, вернувшись домой, начинает злоупотреблять алкоголем, поднимать руку на жену. И тут важно понимать – это не что-то совершенно новое для него. Участие в боевых действиях ухудшило ситуацию, но человек просто вернулся к алкоголю как к уже привычному способу реагировать на стресс. И тогда уже на первый план выходит вопрос здоровья и безопасности его близких – жены, детей.

– Галина Леонидовна, мы говорим сейчас о мужчинах-военнослужащих. Но участие в СВО принимают и женщины. Они к вам обращаются? И если да, есть ли какая-то специфика в работе с мужчинами и женщинами?

– Да, конечно обращаются. И принципиальной разницы нет. Работа с травмой в принципе идет по одним и тем же техникам.

Что такое вообще травма? Происходит событие, которое психика в данный момент просто не может принять – в противном случае она не выдержит. То есть оно, это событие, как бы капсулируется. За миллисекунды мелькает какая-то мысль. Либо «я виновата в этом», либо «я ничего не могу сделать, я беспомощный», либо «всё, я умираю».

Это деструктивная мысль о себе, и она оседает в голове, дальше мы с ней живем. Человек осмысливает эту ситуацию несколько месяцев, может быть полгода. И бывает так, что решает – да нет, я справился, я молодец. А бывает время идет, человек вроде не думает об этой ситуации, но она не отпускает – всплывает в воспоминаниях, снится. В таком случае нужна помощь психолога, чтобы найти это деструктивное утверждение о себе. И прийти к положительному утверждению – я сделал все правильно, так, как мог в той ситуации.

Можно говорить с мужчинами-военнослужащими и женщинами разными словами, но проблемы у них одни и те же. Более того, такие же, как и у гражданских, например у жертв насилия. Пережитое насилие тоже может оставить мысль – я в этом виновата, я плохая.

– Откуда это вообще? То есть – все люди винят себя в чем-то плохом, что с ними произошло или это зависит от типа личности, от воспитания в семье?

– Если говорить о детском возрасте, то дети обычно в перенесенном насилии винят себя. Потому что для ребенка родители – это весь мир. И, конечно, хочется, чтобы этот мир тебя любил. А если он тебя бьёт, то тут остается не так много вариантов. Либо ребёнок принимает то, что этот мир вот такой. И агрессия, удары – это и есть любовь. Это если он не получает другого внимания. А если его сегодня гладят, целуют, а на следующий день отлупили – то он начинает считать, что причина в нем, это он виноват. И взрослеет с этим убеждением.

Конечно же, морально-нравственные устои общества тоже влияют. Если в обществе приемлемо винить жертву насилия в произошедшем, это сказывается. То есть имеют влияние и семья, и общество. От них идет закладывание ценностей, убеждений – как правильно, как неправильно.

Допустим, родители смотрят фильм, и там с женщиной что-то произошло. И ребенок видит реакцию родителей – как они это комментируют, осуждают ли жертву. Влияют и отношения в семье – как папа относится к маме, уважает ее или нет.

Вообще очень много факторов. В том числе врожденный тип нервной системы. И, конечно, не все винят себя во всем плохом, что с ними случается.

– Мы с вами уже затрагивали вопрос возвращения военных к мирной жизни, говорили о том, с какими сложностями они при этом сталкиваются. А что можем сделать мы все – общество, чтобы облегчить этот процесс?

– Давайте представим ситуацию – мы приходим к кому-то в гости. Мы же чувствуем, как там к нам относятся – хорошо или не совсем? Поэтому очень важно отношение всех нас к этим ребятам. Часть общества у нас их боится. Часть жалеет – но ведь вызывать жалость тоже никому не нравится. А ведь то, в каких условиях они находились, научило этих людей быстро считывать эмоции. Иногда, чтобы выжить, нужно распознать эмоции врага. Поэтому если мы будем им врать – они это почувствуют.

В первую очередь, наверное, нужно не столько их адаптировать к мирной жизни, сколько нам всем менять отношение к ним. Деструктивные чувства по отношению к этим ребятам, если они есть, заменить на уважение к тому пути, который они прошли.

Россия – действительно социальное государство, сейчас активно разрабатываются и внедряются программы реабилитации. Руководители предприятий проходят курсы, которые должны дать им понимание как встроить ветерана в коллектив. Уже сейчас вокруг нас есть участники СВО, которые после ранения вернулись домой, живут и работают рядом с нами. Так что все будет нормально. Но все мы должны сделать так, чтобы эти люди не считали, что то, через что они прошли, было зря.

Ирина Колесник, фото предоставлено героиней публикации