Сержант Андрей Огилько – сухощавый, не богатырского телосложения, но с озорным блеском в глазах. Общительный, веселый, энергичный, смелый – за товарищей горой. В прошлом номере «ВД» рассказывал, как ветеран СВО побывал в творческой мастерской в Нижнем Новгороде и в «Сенеже» в подмосковном Солнечногорске. А теперь – подробнее о герое нашей публикации.

За три месяца дорос до сержанта

Андрей Васильевич считает, что в его мирной жизни ничего примечательного не было. Родом он из Миаса Челябинской области. В 2015-м отправился в Донбасс, сначала прибился к группе добровольцев, а потом заключил контракт с 4-й бригадой реактивного артиллерийского дивизиона.

– Основной позывной у меня Док – потому что в свое время окончил медучилище. Хотя военным медиком никогда не служил. Но сумка с медикаментами была при мне: пацанов пичкал таблетками, делал уколы, перевязывал, участвовал в подготовке санинструкторов, – рассказывает Андрей Огилько. – Когда у нас длительное время были позиционные бои, я взялся за любимое занятие – учебу. За три месяца из рядового дорос до сержанта.  Был топогеодезистом-вычислителем, командиром разведотделения, наводчиком, водителем «Града», командиром боевой машины. Было интересно, к тому же у нас был великолепный комдив с позывным Кама – боевой офицер, реактивщик, грамотный человек, который может ответить на любой вопрос, увлечь изучаемым предметом… 

Потом перевелся в 12-й свердловский батальон, освоил противотанковую 100 мм «Рапиру». Перед СВО перевели в зенитный взвод на ЗУ-23 мм. На одном берегу Северского Донца, напротив Счастья, стояли мы – на другом вэсэушники.

Сара Андреевна Коннор и Счастьенский мост

Перед специальной военной операцией успел с позиций забрать собаку породы дратхаар. Кто-то из офицеров принес щенка.  А когда меня перевели в подразделение – девочка была уже довольно крупненькая. Ее приходилось держать на цепи, а с охотничьими собаками так нельзя. У меня как раз умерла овчарка Бой, после очередной ротации спросил ребят: если нет возражений, то заберу ее домой. Погрузил в КамАЗ, привез, перекинул в свою машину, и все – живет у меня на даче такая хорошая девочка Сара Андреевна Коннор, – улыбается Андрей Васильевич.

– Бой на Счастьенском мосту знают практически все, – сразу посерьезнел собеседник. – Не бывает, чтобы война состояла из одних побед… Было много потерь. Когда мы с ребятами были на мосту, враг пытался нас там уничтожить. Меня зацепило осколком – неглубоко вошел, считай, царапина. У нас с легкими ранениями не заявлялись в трехсотые. Взводник пытался сдать меня в госпиталь, но я сказал, что это не моя кровь. Потом добрался до медички, отобрал у нее пинцет, сам выдернул железяку, залил йодом, заклеил лейкопластырем и пошел дальше…

Еще одна хорошая девочка

– Когда выбили вэсэушников из Пшеничного под Рубежным, зашли в домик, смотрим – там жили вояки, они оборудовали огневые точки – думаем, чего добру пропадать, заселились, – продолжает свою историю сержант Огилько. – Стояли в селе месяца три. Рядом местный гражданский мужик жил, мы с ним хорошо общались. По первому времени и продуктами помогали. К нему «градина» в угол кухни прилетела – они с женой только вышли из дома. А у нас один пацаненок по строительству понимал, мы с ребятами помогли соседу стенку восстановить.

В Пшеничном к нам прибилась огромная, но отощавшая собака, словно из концлагеря, раненая, с двумя осколками. Мы их повытаскивали, вылечили животное, откормили до ее родных 70 кг. Собачка у нас прижилась. Она очень боялась обстрелов, прижмется к ногам и просится в дом –спрятаться, причем молча, только паника в глазах. Открываешь дверь, она в подвал спускается и при этом высовывается – тебя зовет с собой. А ей говоришь: «Иди прячься, у нас один все равно должен дежурить, чтобы ничего не случилось»… Перед отъездом мы искали, кому ее отдать. Тут прибегает сосед Леха и пеняет, почему у него не спросили. А у него своих собак: овчарка, фокстерьер. Сказал, что лишней не будет. Девочка живет у Лехи, когда связь есть, мы созваниваемся, приветы передает, и с собакой продолжаем общение.

Последний HIMARS

На Соледарском направлении недалеко от Врубовки Андрей Огилько был серьезно ранен. Случилось это, когда отправились на пункт боепитания запасаться снарядами, и вот когда уже загрузились и готовились отъезжать, пункт боепитания накрыли HIMARS.

– Я докуриваю – и тут вдруг раз что-то красное: обожгло, лечу, ударился о дверь КамАЗа, который мы грузили, упал на землю. Еще ничего не понимаю, перекатился между колесами, и осознаю, что под машиной оставаться не резон, – вспоминает Андрей Васильевич. – Выворачиваюсь оттуда, вскакиваю на ноги, ору: «Живые есть кто?». С другой стороны машины выскакивает водитель: «Док, ищи пацанов, я КамАЗ выведу!» А там уже горит тент, кричу: «Брось его!» Но он вывел машину за мост и успел катапультироваться, отбежать – и началась детонация, его чуть-чуть догнало осколками, но не критично, больше контузило. А я тем временем ребят собираю. Там кладовщики были: кто раненые, кто контуженные, у кого кровь из ушей течет, у товарища рука плетью висит… Поскидывали всех в легковушку – набилось человек девять. Не могу найти еще одного парня. Говорю, что машина полная, и остаюсь искать Игорька.  Бегаю по взрывающемуся складу, кричу, зову – нет ответа…

И тут обнаруживаю, что рука как-то не очень хорошо шевелится: полностью вся правая сторона в крови. Давай себя прощупывать. Нога вроде чувствительная, отзывается, рука – онемевшая, значит, где-то «дырки». Перетянул по плечу жгутом, под мостом нашел двоих ребят с блокпоста. Помогли перевязаться, но выходить из-под прикрытия не решились. Я понимаю, что до госпиталя несколько десятков километров.  Иду в Скарговку, ищу машину. Туда постучался, сюда – выбегает мужичок: «Братан, тебе куда?» – «Мне бы в госпиталь в Новую Астрахань». – «Сейчас я сына позову – водить ничего не умею». Выскакивает 17-летний пацан на голову выше меня, забирает у кого-то из соседей скутер, садится, сажает меня: «Может, тебя привязать?» – «Зачем?» – «Ну, вдруг сознание потеряешь…» – «Езжай уже…».

 «Парень, чего ты весь в крови на скутере едешь»

– Мы ехали, разговаривали, парень пытался меня контролировать, я говорю: «Кирюха, едь, со мной все нормально»…, – говорит сержант. – В Новой Астрахани госпиталя не было, парень предложил отвезти в Старобельск. Едем, и тут нас подрезает машина – универсал. Выскакивают двое гражданских – беженцы лет под 60: «Парень, чего ты весь в крови на скутере едешь, давай в машину». – «Люди добрые, я вам салон кровью пачкать не полезу, открывайте багажник и, как в 90-х, меня покатаете». Поспорили немножко, но уступили.

 Внук и внучка, 6 и 9 лет, на заднем сиденье всю дорогу со мной разговаривали – им бабушка с дедушкой наказали смотреть, чтобы мне плохо не стало. Я, чтоб детей не пугать, старался их развлекать. По пути в ремроте еще пацанов, которые на машине уехали, забрали. В Старобельске нам оказали помощь. Где-то через час-полтора прибегает медсестра: «Там парня привезли, посмотрите: ваш – не ваш». – «Живой?» – «Живой, живой». Спускаюсь, а там Игорек, которого я искал. Обнялись. «Ты почему не отзывался?»  – «Я слышал, что ты орал, но меня стеной придавило, ногу поломало, кирпичами завалило: не то что крикнуть – вздохнуть не мог». Когда детонация уже более-менее прекратилась, туда приехали ребята и нашли его. Игорек к тому времени успел немного разгрестись, даже курил в образовавшуюся дырку. Ему повезло: осколок чиркнул по горлу и прошел по касательной – чуть глубже, перерезало бы трахею, и он истек бы там кровью…

В госпитале Андрей Огилько был недолго. Рука не очень работала: нервы отеком сдавило. В конце концов поехал лечиться в Челябинск. Сурдолог посмотрел и сказал, что левое ухо у пациента теперь выполняет только декоративную функцию. Зато нейрохирург обнадежил, что рука после операции заработает. И буквально с первых дней после оперативного вмешательства стало понятно: рука заводится, пальцы начинают работать. Сержант считал, что еще повоюет. Но когда лежал в больнице, ему позвонили и сообщили, что списали со службы по состоянию здоровья.

Елена БЕСЕДИНА, фото предоставлено Андреем Огилько