Отмечая очередную годовщину освобождения Ворошиловграда (Луганска) от немецких войск, произошедшего 14 февраля 1943 года, стоит вспомнить и о том, чем обернулась для луганчан фашистская оккупация, которая, без всякого преувеличения, стала самой страшной страницей в истории города. Анатолий Иванович Дрожжин, переживший месяцы оккупации и встретивший наши войска в тот самый день, когда они гнали отсюда немцев, с удивительной ясностью и четкостью, будто это происходило буквально вчера, а не 82 года назад, вспоминает это непростое время.

– Когда наши войска 14 февраля освободили город, я был в Луганске, – вспоминает Анатолий Иванович. –  У каждого человека своя судьба, а у меня была такая, что за семь месяцев немецкой оккупации со мной столько всего случилось – всего сразу и не расскажешь. Мне было шестнадцать лет. А от пятнадцати до семнадцати – это был самый «популярный» возраст для угона в Германию. Во-первых, потому что уже могли работать, во-вторых, потому что это будущие воины, которых в случае чего могли мобилизовать в Красную армию. Тех, кто родился в 1923 году, успели призвать, а родившихся в 1924-м наши войска увели с собой при отступлении. Частично остались парни 1925 года рождения и такие, как я – 1926-го. Мой сосед Миша Кушнарев был 1925 года. Умный парень. Хорошо знал немецкий язык. Мечтал стать дипломатом. Бывало, мы шли из школы и заходили на футбольное поле поиграть, а он становился на ворота и открывал книгу. Пока мы бегали по полю, он успевал несколько слов выучить. В 1943 году его забрали на фронт, и он под Днепропетровском погиб.

«Два дня как пришли, а уже по пацанам стреляют…»

Были первые дни немецкой оккупации Ворошиловграда. Двое шестнадцатилетних друзей – Толик Дрожжин и Миша Кушнарев, жившие около тепловозостроительного завода, решили пойти посмотреть оставленные и взорванные при отступлении наших войск цеха. За ними увязался семилетний Толик. Его отец работал на заводе, был призван в 1941 году и погиб на фронте. Он услышал, что старшие собрались идти на завод, подошел и сказал: «Возьмите меня с собой».

– Ну куда тебе с нами? Тебе всего семь лет!

Малыш – в слезы:

– Мой папа работал на заводе. Если бы он был дома, то он взял бы меня с собой!

Пришлось ему уступить. Ребята пришли на завод и зашли в большой цех, но там было пусто и страшно. Они прошли через него к большим воротам на другом конце и приоткрыли их.

– Смотрим оттуда и видим, что по дороге едут немцы в черной форме. А мы до этого в черной их не видели, только в полевой. Но мы знали, что в такой ходят гестапо или СД (служба безопасности, состоящая из членов СС. – Прим. авт.). Мишка сразу сказал: «Тикаем назад!»

Когда перепуганные ребята выбегали из цеха, им снова пришлось открывать створку огромных ворот, которая при закрытии издала громкий скрежет, возможно, привлекший внимание немцев. Дети вышли к железной дороге, ведущей к проходной.

– Когда мы с железной дороги вышли на асфальтированную, то заметили, что метрах в пятидесяти от нас стоят два немецких солдата. Один – офицер, второй – рядовой. Немцы увидели нас, и офицер что-то нам прокричал. Мы сделали вид, словно не поняли, что он кричит нам. После второго окрика немец достал из сапога парабеллум и выстрелил. Я почувствовал, что мне обожгло правое ухо. Получается, что он целился мне в голову. Когда он выстрелил второй раз, мы побежали.

За асфальтированной дорогой были отвалы, где можно было спрятаться. Дети забежали за них, немец выстрелил в третий раз, пуля зазвенела о металлолом. Сломя голову троица побежала на проходную завода. Там стояли три старика. Они спросили: «Внучки, это не по вам стреляли?»

– А мы ни слова сказать не можем – настолько были перепуганы. А второй поворачивается и говорит: «О! Оказывается, у нас уже раненые есть. Два дня как немцы пришли, а они уже по пацанам стреляют». И смотрят на меня: «Да у тебя же плечо ранено!»

Шестнадцатилетний Толик посмотрел на свое плечо. Оно действительно было в крови. Но он ничего не чувствовал.

– А Мишка смеется и говорит: «У тебя мочка уха телепается». Взял и оторвал ее. После этого мы очень были напуганы и пару дней на завод не ходили.

Родителям они, естественно, ничего не рассказали.

– Меня часто спрашивают: мог ли немец просто взять и убить человека на улице? Я отвечаю: «И да, и нет. Все зависело от обстоятельств». Да, немцы не несли никакой ответственности за убитого человека, но во всех подряд, конечно, не стреляли.

– Возьмем, к примеру, оживленную улицу Артема. По ней идет немецкий патруль. Предположим, по той же улице идут два парня. И немцам показалось, что один из них как-то подозрительно глянул в их сторону. Немец зовет: «Komm, Herr» («Иди сюда»). Если ты не остановился, он уже насторожился, а если ты побежал, он уже может применить оружие и застрелить тебя.

Анатолий Иванович вспомнил эпизод, когда при похожих обстоятельствах немцы открыли огонь по трем убегавшим парням. Один из них упал – был, возможно, ранен или убит. Двое успели скрыться за углом. Сколько мирных жителей были так убиты немцами просто на улице? Кто их считал?..

Приказ коменданта

Немцы вошли в Луганск 17 июля 1942 года, а 1 июля Толику Дрожжину исполнилось 16 лет. Нужно было получать паспорт, но все, что он успел – это сделать фотографию в студии Льва Матусовского. Когда он пришел оформлять документы в милицию, на здании висело объявление: «Милиция эвакуировалась. Паспортный стол не работает». Вскоре город был оккупирован, и немцы приступили к регистрации оставшегося населения, а для этого на руках должны были быть хоть какие-то документы, подтверждающие личность.

В конце августа по Луганску прошли слухи, что немецкий комендант города издал какой-то приказ, связанный с регистрацией. Толик и его друзья не знали, как им поступить и стоит ли верить слухам.

– Мишка пришел ко мне и сказал: «Что мы будем гадать? Давай найдем, где этот приказ, и сами его почитаем».

Ребята нашли его на столбе около ДК им. Ленина. Там было 10 или 12 пунктов. Часть из них Анатолий Иванович запомнил на всю оставшуюся жизнь. Первый пункт гласил примерно следующее: «Все граждане Ворошиловграда от 14 до 60 лет должны пройти регистрацию до 25 августа. Кто не пройдет регистрацию, будет считаться партизаном и расстрелян». Следующие пункты не отличались разнообразием:

– за укрывательство евреев и коммунистов – расстрел;

– за содействие партизанам – расстрел;

– за покушение на немецкого солдата будет расстреляно 10 мирных жителей в том районе, где совершено покушение;

– за неподчинение властям и саботаж – расстрел.

– Когда мы прочитали этот приказ, у нас волосы встали дыбом. Кругом одни расстрелы, расстрелы, расстрелы…

Немцы подходили к регистрации традиционно для себя организованно и щепетильно. Все улицы города были распределены по определенным пунктам, где ведется прием пришедших на регистрацию, и каждая улица знала, когда и куда нужно приходить. Толик со своей мамой пришли на один из таких пунктов. Конец августа, жара, и тут к зданию подошел человек в черном шерстяном костюме, брезентовом плаще и фуражке, что сильно выделяло его из толпы людей, одетых по погоде. Незнакомец сразу привлек к себе внимание. Он подходил к людям и разговаривал с ними о чем-то. Странный мужчина подошел к Толику и его 14-летнему приятелю и спросил:

– А вы чего здесь, пацаны?

– Мы регистрацию пришли проходить. Мне 16 лет, а моему товарищу 14.

– Вам поставят немецкую печать в документы – это вам пятно на всю оставшуюся жизнь. Вы скажите, что метрика (аналог свидетельства о рождении. – Прим. авт.) осталась дома или еще где-то.

Получить такой совет, находясь в стенах оккупационного заведения, было удивительно, но Толик поговорил с матерью, и она согласилась попробовать обмануть нацистские власти. Немцы поверили и разбираться не стали.

– Как только прошла регистрация, начались угоны людей на работу в Германию. И нам принесли повестки. Мишка советовал не идти. Повестки приносили просто так, за них не расписывались и можно было на них не обращать внимания.

Но через несколько дней пришла квартальная и каждому вручила повестку лично. Пришлось расписаться в получении.

– И там уже было написано, что если вы проигнорируете повестку, то будете наказаны согласно приказу коменданта – а мы уже знали, что в том приказе…

В повестке у Толика Дрожжина значилось, что ему нужно прийти на биржу труда послезавтра. Друзья посоветовались, и Миша Кушнарев сказал, что Толику, раз ему еще нет срока явиться на биржу, можно заглянуть туда и разведать, что к чему. На том и порешили. Друзья и не подозревали, насколько опасно было просто переступить порог этого мрачного заведения. И на следующий день Толик отправился туда.

Продолжение следует.